— Ek heiti Marna, — повторила Мирослава, а затем покачала головой. — Марна? Я не Марна. Меня зовут Мирослава.

— Все верно, молодец!

Танец закончился.

— Марна? — шепнул ей Райан напоследок. — Что с твоими зрачками? Ты ешь снадобья? Не делай этого.

Мира только поблагодарила Райана кивком, думая, что он сказал что-то незначительное, и, возвращаясь за стол, поймала на себе изучающий взгляд Олега. Он с любопытством наблюдал за ней весь танец. Когда она подошла ближе и попала в теплый мягкий свет, исходящий от лучины, Олег почти незаметно улыбнулся. Мирослава почувствовала, как в ее затылке началось покалывание. Как скоро он скажет Рёрику о том, где нашел ее? Что об этом подумает сам Рёрик? Где Бруни? Как много она хотела бы объяснить и как много ответов дать, но она не понимала их языка. Олег же хотел рассказать ей, что не хотел причинить ей зла и никогда этого не сделал бы.

— Еще ни разу боги не видели такого, чтобы христианская собачонка, чтобы грязный трэлл смел танцевать вот так в нашем доме и есть нашу еду, — Рёрик злился и ругался на брата.

— Это была твоя задумка. Ради этой женщины.

— Пусть. Я все равно ненавижу его и когда-нибудь да прикончу.

Мирослава села за стол. Райан тоже вернулся на свое место.

«Так, музыка появилась здесь, потому что я слушала ее, когда была жива… когда занималась книгой, — крутилось у нее в голове в ту минуту. — Почему я слышу этот язык и не понимаю его? Почему я не понимаю Райана? Это невозможно, ведь мозг не может воспроизводить незнакомую ему информацию... Книгу я писала на русском, и потому все они говорили на русском... Как же я запуталась. Понять бы хоть словечко!»

Она заметила, как все три брата что-то бурно обсуждали, явно ругались, но делали это так, чтобы другие этого не поняли. Их голоса не были громкими, но глаза буквально метали молнии.

— Но я не хочу жениться, брат, я еще слишком молод... — шептал Утред, поднимая на Рёрика по-щенячьи жалостливые глаза, они буквально умоляли брата сжалиться и отказаться от своего решения.

Вино развязало Утреду язык.

— Вовсе нет, — Рёрик сердито покачал головой. — И это лишь на время, Утред. Пока они будут играть вашу свадьбу, мы будем резать их. И когда они допьют свое вино, они поймут, что это было последнее вино в их жизни.

— Так ты уже решил напасть на них прямо во время свадьбы? — смеясь, воскликнул Харальд. — Твои планы меняются быстрее, чем ты успеваешь говорить о них! Что с тобой? Ты стал конунгом потому, что всегда отличался тактикой и холодной головой. Но после путешествия в Хольмгард что-то изменилось в тебе.

— Ну… я просто еще не решил до конца, как мы поступим. Может, ты и прав. Нам не одолеть сразу и хазар, и словен. Но если же заручимся доверием вторых, то попадем в крепость! Ясно только одно: мы возьмем Хольмгард. Вы слышите? Эй, вы все!

Харальд разочарованно покачал головой и так же разочарованно улыбнулся. Рёрик не понимал, чего хочет. Рёрик был горазд много и красиво говорить. Конунг поднялся с места и поднял свой кубок. Собравшиеся в зале замолчали, и их горящие глаза уставились на конунга.

— Слушайте все! Вот, что решил ваш конунг! По весне мы отправимся в Хольмгард и возьмем его! Хватит греть свой зад на медвежьих шкурах! Викинги мы или нет? Чего мы хотим? Чего мы, викинги, хотим? Отвечайте!

— Славы! — хором отвечали воины. — Славы! — и тогда они поднимали свои кубки вместе, расплескивая вино, гудели, кричали.

— Мы возьмем и другие города, как взяли Алаборг! — кричал Рёрик, будто забыв о том, что рядом сидел Олег. Тогда Ефанда посмотрела на своего брата испугано. Он и сам был в испуге не меньше, но он знал, что однажды этим все и закончится. Не обойдется одним Алаборгом. На то они и викинги.

— Мы возьмем все, что сможем взять! И тогда вернемся домой, вернем Фризию, вернем Дорестад!

— Вернем Дорестад! — повторяли хором викинги.

— Я вернулся из Хольмгарда, и все узнал. Их численность превосходит нашу. Город стоит на холме и хорошо защищен крепостью. Она практически неприступна. И потому, чтобы заключить временный союз, мой брат, мой милый Утред женится на их княжне! А затем… — он перешел почти на шепот, и все прислушались. — Когда они впустят нас в свои крепости, в свои дома, мы убьем их всех! Ну почти всех. Нам ведь нужны воины, чтобы вернуться в Дорестад, верно?

— Верно! Верно!

— А затем, когда заберем мы Дорестад, мы сделаем их всех рабами! Или же нет… мы вывесим их высушенные головы на свои драккары, чтобы все знали, что шутки с конунгом Рёриком плохи!

— Верно! Шутки плохи!

— Но, друзья мои, чтобы свадьба Утреда состоялась, нам придется сражаться с хазарами. Неким племенем, которое беспокоит наших милых врагов. Вы готовы, наконец, заточить свои клинки и орошить их кровью?

— Готовы! Готовы!

Все викинги поднялись в полный рост.

— Да здравствует конунг! Да здравствует конунг Рёрик!

И когда ликование закончилось, Рёрик, полный счастья, наконец, сел обратно на лавку и продолжил говорить со Утредом как ни в чем не бывало.

— Я ведь уже говорил, Ольга очень красива собой, — продолжал Рёрик. — Тебе бы пора уже стать мужчиной. Я не слышал ни от кого, чтобы ты спал хоть с одной рабыней.

Утред смотрел на брата влажными глазами.

— Какая стыдоба! И в кого ты такой уродился? Мой ли ты брат? Брат ли Харальда?

— Рёрик, — Синеус вступился за Утреда. — Оставь его в покое. Он действительно не ты. Только ты можешь брать силой женщин, которых не любишь, ради выгоды. Но угоден ли такой брак богам?

— А угодно ли богам то, что ты делаешь ты с женщинами, Харальд? Покажи свою левую руку? Уже оседлал ту рабыню, что я привез тебе? Что и требовалось доказать!

Утред наблюдал за старшими братьями, сцепившимися между собой, словно два пса. Рёрик действительно никогда не любил жену, но действовал во благо своего народа и потому заключил эту важную сделку. Да и что такое любовь для варяга? Женщиной можно обладать, с ней можно спать, ее можно насиловать, ею можно любоваться. Но любить? Рёрик не знал такого чувства. Оно было ему чуждо. Однако брак не был ему в тягость: Ефанда была женщиной умной, спокойной и послушной. Если будет нужно, она встанет с мужем плечом к плечу и возьмет в руки меч.

Однако она была так занята попытками заслужить расположение и любовь Рёрика, что не замечала неравнодушности Синеуса к ней. Он не мог ни дня прожить, не взглянув на нее. Он думал о ней, когда спал с другими рабынями. Он думал о ней даже сейчас. Она сидела так рядом, и сердце Синеуса, как у мальчишки, начинало биться быстрее. И если любовь для варяга не существует, то что было это?

— Я все сказал, — Рёрик ударил кулаком по столу, и эль в его кружке расплескался. — Как только на Волхове начнется ледоход, пойдем в поход на хазар. Разделим славу и победу со славянами! А там и сделаем свадьбу. А если ты, Утред, боишься девчонки и того, что у нее между ног, так тогда возьми в свои щуплые ручки меч и умри на поле боя среди хазар как настоящий викинг! Будет тебе спасение!

Мирослава отвлеклась от братьев, которых не понимала, и вновь посмотрела на Райана, все это время занятого едой. Он ел аккуратно и не был похож на раба, что живет впроголодь. На то было две возможных причины: ему и вправду нравилась Мирослава, и он не хотел ударить в грязь лицом перед ней, а второй была его прошлая свободная жизнь. Он, как и его родная сестра, был хорошо обучен манерам. Отец Райана был судьей, и потому на родине, в далекой зеленой Ирландии, их семья имела привилегии, которыми она умело пользовалась, пока не была опозорена и вырезана викингами.

Их взгляды встретились. Мирослава отметила свое сходство с Райаном. Все потому, что оба имели ирландские корни? Или потому, что она писала его с себя, и он был ее мужской версией? Она не знала ответа. Ее зеленые глаза смотрели в его зеленые глаза. Ее красные губы улыбались в ответ его красным губам. Думал ли он о том же самом? Она не могла его спросить, но могла многое сказать глазами и потому смотрела, смотрела прямо и смело, почти не моргая. Он первый смущенно опустил голову, и копна рыжих волос упала на его липкий от духоты лоб. Он что-то пробормотал низким бархатным голосом и усмехнулся.